taiyou-kai
Японский язык и литература
Заходящее солнце над Мусасино и «Митака-дзидай» Осаму Дадзая
Евгений Блинов
06.12.2024
«Каждый день вижу огромное заходящее солнце на равнине в Мусасино» — писал Осаму Дадзай в «Восьми видах Токио». Впрочем, он сомневался, можно ли включать заходящее солнце в Мусасино в число «видов Токио», ведь Митака, куда он с семьей переехал в сентябре 1939, тогда был пригородом. Но парк Иногасира, до которого от его дома пешком минут десять-пятнадцать, считался токийской достопримечательностью. Как и расположенная на западе от городских кварталов равнина Мусаси, которая, если верить воспевшему ее за сорок лет до Дадзая Куникида Доппо, была так похожа на тургеневские пейзажи.
В сороковые в окрестностях Митаки, судя по рассказам Дадзая, все еще ощущалось что-то от этой пасторали, но вообще это был довольно тихий пригород по сравнению с более восточными станциями линиями Тюо, по которой часто перемещаются его герои. «Дадзаевские девушки», подобно пушкинским или тургеневским, пишут смелые письма возлюбленным, а потом отправляются вылавливать их по кабакам рядом со станцией Китидзёдзи или Огикубо. Где по совпадению жили его верные собутыльники.
Но вернемся в Митаку, где сегодня расположен «Литературный салон Осаму Дадзая» — миниатюрный музей, посвящённый его творчеству. А точнее, о чем с гордостью сообщает экспозиция, «Митака-дзидай» или митакскому периоду его творчества.
В Токио он переехал в 1930-м, до этого были три года в лицее Хиросаки, в северной префектуре Аомори.
фото: Татьяна Романова. Хиросаки.
Еще раньше — детство в совсем крошечном Канаги, почти на самой северной оконечности Хонсю. Несчастливое одинокое детство
в богатой и старомодной семье, позором которой он был на протяжение жизни и которой так стеснялся перед своими прогрессивными токийским друзьями. В Митаке он жил с сентября 1939 до смерти в июне 1948, с перерывом на эвакуацию в конце войны. Именно здесь он написал 90 из 150 своих произведений, включая прославившие его «Закатное солнце» (1947) и «Исповедь неполноценного человека» (1948).
фото: Татьяна Романова. Хиросаки.
Здесь он с четвертой попытки свел счеты с жизнью, бросившись в канал Тамагава вместе со своей любовницей Томиэ Ямадзаки 13 июня 1948 года. Здесь он похоронен на кладбище при храме Дзенрин-дзи, рядом с Мори Огаем. Место, где любовники бросились в канал, сегодня украшает памятная табличка, ее можно увидеть по пути в знаменитый музей студии Гибли, расположенный в 800 метрах. Странное соседство и странная игра слов по-русски (Гибли — место гибели). Если шедевры Миядзаки — это идиллическое детство, то рассказы Дадзая — беспокойное отрочество и юность, после которых невозможно встроиться во «взрослый» мир. Два сюжета вполне совместимых в течение одной жизни. Тем более японской жизни первой половины двадцатого века.
фото: Татьяна Романова. Митака.
Сам канал когда-то был важной водной артерией Токио. Сегодня это типичный для городского ландшафта узкий ручеек, берега которого поросли невысокими деревцами. Глядя на него, задаешься вопросом: да как здесь вообще можно утопиться? Куда более понятен выбор места во время предыдущих попыток. В 1930 совсем юный Сюдзи Цусима, еще не ставший Дадзаем, отправился в Камакуру вместе с официанткой из бара на Гиндзе: «Потом мы вместе вошли в воду, Цунэко не стало, а я спасся». Призрак «Цунэко» будет приходить к нему и в Митаке.
фото: Татьяна Романова. Митака.
В салоне всего одна комната с книжными стеллажами и большими фотопортретами. Практически на всех сенсей в состоянии меланхолического похмелья. Чаще всего в баре и за стаканом. Сам музей, как сразу же сообщают хранительница, расположен на месте магазина горячительных напитков «Исемото». Неплохая идея организовывать музеи писателей в кабаках, притонах и лупанарах. В естественной среде обитания проклятых поэтов ради столь ценимой японцами аутентичности.
Я вглядываюсь в фотографии: есть в его лице действительно что-то женоподобное или ребячески-дурашливое (какой контраст с бравым усачом Огаем!). О чем он не без кокетства пишет в своих сисёсецу. Когда возникает необходимость его классифицировать,
Дадзая называют мэтром «я-литературы». Которую на русский иногда не совсем точно переводят как «исповедальная». Но у Дадзая это скорее типично японская игра перспектив и отражений, через которые он наблюдает за самим собой. Испытывая к этому субъекту смесь любопытства, жалости и отвращения.
фото: Татьяна Романова. Митака.
Одна фотография выбивается из общего ряда. На ней писатель сидит у своего дома с двумя совсем маленькими детьми. Они смотрят, кажется, на кур и смеются над чем-то своим. Сюжет фото воспроизведен в картонном макете семейного дома Дадзая, который составляет, если можно так выразиться, центр экспозиции. Маленькая фигурка Дадзая, присевшего на пороге, смотрится беззащитно и одиноко.
Смена кадра: мы видим накрытые пальто тела двух любовников, найденных на берегу канала: «Проходите, тут не на что смотреть». У картонного домика можно присесть в кресло и полистать многочисленные переводы, стоящие на стеллажах. Русские пока не довезли или не выставили, а жаль: его легкая проза так хорошо ложится в чеховскую фразу. Можно даже выпить «Дадзай-кофе», хотя ауре творчества писателя соответствовало бы что-нибудь покрепче. К сожалению, «Дадзай-сидр» представлен только в виде пустых бутылок. Практически все материалы, как и в большинстве японских литературных музейщиков, только на японском.
Хотя нет, за 500 йен можно купить англоязычную «Dazai Osamu Map». На ней обозначены дадзаевские места в Митаке. В первую очередь смотрительницы (трогательные тетушки и бабушки, совсем как в русских литературных музеях), отправят в вас в городскую галерею искусств, расположенную в торговом центре CORAL напротив станции. Там можно посмотреть на воссозданную комнату Дадзая.
Комната в несколько татами, писчие принадлежности, буддистское изречение на стене. Здесь регулярно проводятся экспозиции документов и первых изданий. Сам дом не сохранился, как, впрочем, и большинство мест, отмеченных на карте. Нет больше ни магазина Исемото, ни семейной резиденции, ни сенто, куда он ходил мыться с женой и детьми, ни дома Нагава, куда Дадзай в последний раз зашел за Томиэ, ни ресторана Вакамацу, где подавали угря на гриле и где он любил встречаться с издателями. Достаточно посмотреть на фото в Митаке 1948 года, чтобы понять, насколько изменился город. Дадзай в знаменитой черной крылатке и гэта стоит на немощёной мостовой напротив неказистых деревянных домов.
Сегодня это богемно-буржуазный пригород Токио: по иронии, рядом с табличкой у канала Тамагава расположен французский ресторан, а рядом с «литературным салоном» кафе, предлагающее крепы. Своего рода оммаж бедному студиозусу, никогда не окончившему курса французской литературы. И, конечно же, масса мелких баров и ресторанчиков, расположенных на улице, которую местные жители называют Дадзай-йокотё. Где-то здесь писатель шел «переулком в знакомый кабак».
фото: Татьяна Романова. Храм Дзенрин-дзи.
Слева могила Осаму Дадзая, справа могила Мори Огая.
Есть что-то парадоксальное в привычке японцев сносить старые дома и упорно помнить о том, что когда-то было на их месте. На месте дома Дадзая высажена лагерстрёмия (по-японски сейсинтеи), которая когда-то росла у его порога. В одной из ветвей буддизма эти деревья считаются символом «будд прошлого». А ведь и правда, есть в этом растерянном лице что-то просветленное, — «прозрений чудный свет» — думаю я, вспоминая знаменитый финал «Исповеди»: «Если б только он не пил…
Да пусть даже и пил… Они был прекрасный ребёнок. Чистый, как Бог».